«Ворон Кутха» на войне

Русский солдат и тульский рокер Дмитрий Мулыгин о музыке, войне и Боге

События, развернувшиеся в последние 10 лет, — один из серьёзных поворотов, сдвиг цивилизационных тектонических плит. В такие периоды всегда происходят большие перемены. Время как бы перетряхивает людей, переставляет их на нужные места.

Так, например, в Донецке появился тульский музыкант Дмитрий Мулыгин. Его проект «Ворон Кутха» люди, вхожие в забористую кухню русского андеграунда, знают и любят. Недавно мы встретились и поговорили о буднях современного мира, войны и о том, как скрипят ключи истории в дверях мироздания.

Артём Ольхин: Как получилось, что музыкант-рокер вдруг оказался на войне в Донецке?

Дмитрий Мулыгин: В моём случае это не было каким-то резким движением.

Ну, давайте сначала. Я родом из Тулы. Прям коренной туляк, в роду все тульские и орловские по маме и папе. Вот жил я там, поживал. Была у меня рок-группа, достаточно известная многим. Мы писали альбомы, играли концерты, фестивали.

В 2010 г. поступило предложение приехать поиграть в Донецк. Сначала всю группу не потянули, был сначала квартирник, потом мы познакомились через Сергея Васильева, директора «АукцЫона», с вашим человеком из Донецка, который был хозяином клуба Gung’ю’баzz, легендарное место тогда уже было. Постепенно концерты стали регулярными, мы приезжали, я обрастал какими-то знакомыми, друзьями, и мы прекрасно себя чувствовали. Тем более, тогда Донецк был… Вся Россия жила гораздо беднее, чем Донбасс на тот момент. В период до 2014 г. здесь, наверное, были самые большие деньги, которые платили за концерты.

В 2013 г., 30 ноября, у нас был последний концерт в Киеве, как раз когда на Майдане начали цепями забивать уже ОМОН и «Беркут». Было понятно, к чему всё дело идёт. Меня оттуда еле вытащили, потому что я полез заступаться и пришлось выкупать меня из милиции. Домой тогда приехал в полном шоке от того, что происходит.

А потом случился 2014-й, и стало всё понятно, прямо очень быстро. И я сделал свой выбор, стал заниматься поддержкой Донбасса. Многие ребята через меня уехали сюда воевать, время было такое — не все могли разобраться. Летом-осенью 2014 г. многие хотели как-то участвовать во всём этом, но не знали, как. А у меня уже были какие-то контакты, и мы начали этим заниматься. Не без последствий, конечно.

У группы карьера тогда была на взлёте, нас взяли тогда на «Наше радио», пригласили на фестиваль «Нашествие», как раз было лето 2014 г. Но тут появилась песня «Гимн новороссийских партизан», ребята из Славянска попросили, сказали: «Нам нечего петь, нужны свои символы», какие-то песни. И нас тут же выкинули из всех эфиров, фестивалей и московских клубов! На этом наше музыкальное движение тормознулось. По инерции было записано ещё два альбома, один большой, электрический, другой — камерный, с фортепиано.

И всё, я перестал заниматься музыкой всерьез. Потому что с концертами было совсем плохо. Ушёл работать на стройку, стал монтажником-высотником, зарабатывал деньги и раз в несколько месяцев приезжал в Донбасс к друзьям, помогал чем мог.

А.О.: А как именно армейская эпопея началась?

Д.М.: Познакомился с военными. Судьба свела сначала с донецкими, потом в Стаханове, в Первомайске с легендарным полком Павла Дремова. Я когда приехал к ним в первый раз — обалдел. Они меня нашли сами через интернет, пригласили. Сказали: «Не могли бы вы к нам приехать? У нас девиз — строка из вашей песни «Жесть»: «Мы будем держать строй, мы будем стоять здесь». Так у них эти слова были огромными буквами написаны над располагой.

В общем, мы задружились, стали общаться, я начал приезжать чаще. И в какой-то момент встал вопрос… Мне здесь было всегда лучше. А в Туле просто сам по себе подошёл к концу определённый этап жизни. Там была работа, а все мысли были здесь. В общем, настал момент выбора, и как-то само собой получилось, что я переехал сюда. Снял квартиру, стал здесь работать, стал жить, у меня появилась любовь. Потом началась война, уже 2022 г.

Стало понятно, что надо что-то делать, потому что оказалось, что мы совершенно к ней не готовы. А у меня был ресурс, какие-то друзья. Всё-таки много лет провели на гастролях, были связи. И люди сами меня находили, говорили: «Давай, что нужно…», и пошёл гуманитарный период.

Стали помогать военным. Тула, сами понимаете, оружейная столица России. До сих пор туляки очень здорово поддерживают.

Я всё больше времени стал проводить среди военных. Говорю: «Ребята, может я останусь?». Они говорят: «Ты дурак, давай иди женись». Я женился, повенчались. Говорю им: «Может мне к вам пора?». Они: «Нет, сначала ребёнка родите». И вот родилась дочь. Как раз Авдеевку брали. А в начале марта я заключил контракт и пошёл служить.

А.О.: Что самое страшное на войне?

Д.М.: Страшнее всего было, когда мы где-то там спереди, а по городу прилетает. А у тебя в городе семья, и ты не знаешь, что там происходит. Слава Богу, сейчас этого меньше, но как-то за себя страх другой. За себя — это какая-то физика, которую ты просто преодолеваешь в какой-то момент. Или не преодолеваешь.

Но всегда страшнее всего за других. Страшно, когда ребята уехали и нет связи. Начинаешь домысливать, накручивать. А к звукам и «бахам» — это уже привычка какая-то. Может, даже дурная, потому что уже какое-то появляется легкомысленное отношение, что тоже неправильно.

Полная версия: Артём Ольхин, Сегодня.Ру